– современное обозначение 257,2 – Угловая;
– восемь бетонных дотов-полукапониров.

Г. Рюф в своей работе «Горные егеря перед Мурманском», писал:

“Было похоже, что их защитников легче сжечь, чем заставить покинуть свои убежища.“

М. Кройтлер и К. Шпрингеншмид:

“Наполовину сожженные, обливающиеся кровью фигуры ползают из отверстий наружу… Борьба продолжается до тех пор, пока еще отдельные бойцы могут защищаться. И даже оставшись один, каждый отдельный боец защищается до конца… Это давало нам отчетливое представление о том, что еще предстояло нам в борьбе с этим противником.“

Вспоминает Андрей Васильевич Капитанец:

“Служил я в пятой стрелковой роте, уж не припомню, какого батальона 95-го полка. Умел читать, писать, за что, после финской, был произведён в ефрейторы. До начала наступления наша рота и сапёры, «братья мусульмане», как мы их называли, строили укрепления вокруг дотов. Жили в палатках и землянках на восточном уклоне высоты. Там у нас была общая полевая кухня, склады и прочее барахлишко.

Числа какого не помню, но была ночь, так как основная часть солдат отдыхала. Все проснулись от воя самолётов, который тут же перешёл в страшный грохот. От взрывов бомб всё вокруг заходило ходуном. Загорелись склады, метались в панике люди. Спасу от этого ада не было никакого, и все, кто мог двигаться, бежали в доты. Там была надежда. Помню, успел заметить: у многих солдат из ушей бежала кровь. Потом выяснилось: от взрывов у людей полопались барабанные перепонки.

Вот значит, спрятались в дотах. Самолёты улетели, пошла по нам долбать артиллерия. Когда снаряд попадает в дот, тот вздрагивает, но держится. Там стенки каменные, наверное, с метр толщиной. Опять налетели самолёты. Сидим, Бога о помощи просим. Многие открыто крестились. Прошло несколько часов, вдруг кто-то из наблюдавших за округой крикнул: «Немцы!» Они шли двумя колоннами. Один поток прямо на нас, второй правее. Никто не стрелял, и команд никаких не было. Те, кто повоевал в финскую, стали выталкивать стрелков из дотов в ячейки. Пулемётчики завозились у своих машинок. Честно говоря, у меня была мысль, что всё кончено, и никакого боя не будет. Поэтому неожиданными раздались первые выстрелы, а затем и длинные пулемётные очереди. Первая атака была отбита. Фашисты расползлись по сопкам.

У нас наступил затишек, а в стороне озера Титовского слышен был крупный бой, который не утихал ни на минуту почти до самого вечера. Как только там шуму поубавилось, по нам ударила артиллерия. Все стрелки мигом в дотах оказались. Так и воевали первые дни, но чем дальше, тем больше раненых становилось. Помочь им было нечем. Перевязывали лоскутами одежды и опускали в подземное помещение. С каждым днем этот каземат пополнялся и пополнялся. Люди умирали, просили о помощи, умоляли дать им воды, пристрелить, бросить гранату. Это было невыносимо. Больше всего в беспамятстве звали маму. Живые и ещё боеспособные раненые ничем не могли им помочь.

К концу недели нас в строю осталось трое. Двери дота были задраены. Периодически появлялись немцы, предлагали сдаться, обещали еду и хорошее обращение, мы в ответ стреляли. В какой-то день нам объявили о том, что Мурманск захвачен, и сопротивляться бессмысленно. К тому времени мы так истощали, что всё было, как в тумане. В голове стоял сплошной гул, хотелось пить. Из подземелья доносились только стоны.

Один из нас, пограничник по имени Фёдор, не выдержал. Собрал валявшиеся на полу фляжки, нанизал их на ремень.

– Прикройте огнём, попытаюсь притащить воды.

Совсем недалеко от дота, в низинке, было небольшое озерко. К нему и пополз наш товарищ. Через амбразуру мы видели, как он лёг на берегу и по очереди стал наполнять фляги. Полные цеплял к ремню. Закончив, надолго припал губами к воде, а затем медленно пополз обратно. Короткими очередями мы стреляли по гребням ближайших сопок. Неожиданно Фёдор остановился, сжался в комок, потом вытянулся, прополз ещё метра два-три и затих.

Остались мы вдвоём. Несколько раз фашисты подходили к доту с тыльной стороны. Бросали в дверь гранаты. Предлагали кофе, сигареты. Говорили, что их фюрер уже под Москвой принимает капитуляцию у Сталина.

День, может быть, на десятый но нашему доту вновь открыла огонь артиллерия. Стреляли уже крупные калибры. Дот вздрагивал и гудел, как бочка. Один снаряд врезался в стенку амбразуры. Пулемёт сорвало с турели и опрокинуло. Я пополз ко второй амбразуре, и тут вижу: сидит мой напарник, и правая рука у него только на сухожилиях держится, а лицо становится всё белее и белее. Кинулся к нему, а чем помочь. Вся одежда уже изорвана па повязки. Случайным куском проволоки перехватываю ему руку выше раны. Кровь остановилась. Васенька потерял сознание, потом очнулся и говорит:

– Отрежь эти лохмотья. Немцы пойдут, как я тебе патроны подавать буду.

Резать было нечем. Поняв это, Вася лёг на пол, левой рукой искромсанную правую отодвинул от себя:

– Камнем перебей, камнем. Да скорее же.

Повинуясь, я делал эту страшную операцию – перебивал камнем сухожилия, порой промахивался, и удар приходился по кости, та с треском лопалась…

…От пережитого голова закружилась. Очнулся. Василий рядом лежит без сознания. Дышит с бульканьем в горле. Вначале в голове был один звон, потом слышу хлопки взрывов – немцы норовят в амбразуру гранатой попасть. Осилил я расстояние до второго, исправного пулемёта. Открыл огонь по этой нечисти. Вася, видать, очнулся, поднялся рядом со мной, как призрак, и стал левой рукой пулемётную ленту поправлять. Культя правой у него всё время вверх вскидывалась. Кровь с неё капала прямо на раскалённый кожух пулемёта, пузырилась и исходила дымком. До сих пор, что бы я понюхал, всё пахнет запахом горелой человеческой крови.

Последнее, что помню, крик:

– Русский капут, Мурманск капут, Германия зер гут!

После этого появился дым, и все.

Очнулся. По голове как будто кто-то кувалдой стучит. Глаза открыть не могу, всё как в тумане качается. Во рту горечь, словно керосин выпил. Когда окончательно оклемался, обнаружилось, что немцы привязали меня к стенке сарая. С трудом определил, что нахожусь в Печенге, там мы воевали в финскую. Вижу, вокруг много немецких солдат. Гражданские подходят, плюют в меня, смеются. Потом вперёд вышел офицер в широченных галифе. В руках чёрные перчатки. Стал говорить. Как я понял, он сказал о том, что если бы солдаты вермахта воевали так, как этот Иван, они давно бы уже были в Мурманске.“