<Взято с сайта Я Помню>

– Война началось в 1939 году, но еще в июне нас, младших командиров взводов, собрали в Москве. Мы готовились к войне. И три месяца где-то проходили подготовку, а затем началась война. Мы недолго были в Москве, нас собрали со всего Союза. Я третий год тогда служил, потом формировали из запаса, нас ставили командирами. Командир взвода был лейтенант, но запаса, а я помощник у него был, но уже кадровый. И личный состав взвода формировали призванные, были там добровольцы, частично студенты. В основном призванные из запаса – запасники. Вот этот полк, в котором я был – 701-й, я даже дивизии-то не знаю, так мало там все было. Знал взвод да роту, полк знал, конечно, а что там выше, какая дивизия, не знал.

– Скажите, а перед Зимней войной было ощущение того, что надвигается война?

– Конечно, мы кадровики, кадровая служба – на чем держалась армия – мы прекрасно знали, для чего эта война готовится, почему она должна быть. Нас собрали в Москве и сказали, что ожидается война. Нас собрали лыжников, целый батальон, и мы прекрасно знали, что война должна быть. Никакого секрета не было большого, потому что предложили заключить договор с Финляндией, чтобы они нам уступили вот эту территорию, а мы им давали Северную Карелию. По площади они почти одинаковые. Мы это знали прекрасно. Ну и на фронт поехали, знали прекрасно, куда едем. Секретов не было.

– К какому роду войск вы относились?

– Пехота. Там по существу пехота только и участвовала, танкам там негде было развернуться. На Выборгском направлении я участвовал, название забыл, на территории до Кексгольма, где у них рубеж был, укрепленная линия Маннергейма. Вот она от Выборга почти до Кексгольма. Там озера были – озеро Сувантоярви и река Вуоксенвирта. Часть войск шла в наступление на главном направлении, это где более укрепленный район, до Выборга, а мы находились в середине, вели оборонительные, наступательные, разведывательные операции. По линии Маннергейма.

– Вы помните ваш первый бой?

– Первый бой? Помню, конечно. Стычка небольшая была, но приличная. Мы находились в обороне, финны решили провести контрнаступление, но мы не отступали, оборонялись. И вот небольшая группа, взвод, точно я не знаю, может быть, до роты, решили провести разведку боем. Они [финны] тоже такую разведку проводили, решили узнать, чем мы дышим. Мы отбили, конечно, их атаку, и все, потом тишина. Мы ходили в разведку вплоть до самой линии Маннергейма. Там, правда, трудновато было ходить по озеру. Иногда тоже попытку делали – якобы мы наступаем, чтобы отвлечь противника от главного направления – Выборгского.

– В разведку вы ходили на лыжах?

– На лыжах. В разведку только на лыжах.

– Вас специально обучали ходить на лыжах или подбирали людей, уже умеющих ходить на лыжах?

– Мы подготовлены были, а ребята, которые только призванные, уже умели ходить. В основном, конечно, были лыжники, ну не совсем хорошие, правда, были всякие. Но, во всяком случае, все могли справиться с лыжами. Больших-то ведь переходов не было, некуда ходить на большие расстояния.

– В каком звании вы начали войну?

– Я был в звании младшего командира. Тогда назывались командир отделения, дальше помкомвзвода. Я окончил полковую школу, и мне присвоили звание младшего командира. Потом уже, когда отслужил, пошел в запас, мне присвоили лейтенанта.

– Помните, чем вы были вооружены?

– Конечно, помню. У нас у разведчиков были так называемые автоматы ППД – пистолет-пулемет Дягтерева. Пулеметы Дягтеревские ручные, станковые, винтовки снайперские и обычные.

– То есть у вас ППД был?

– У меня лично винтовка снайперская была, за снайпера я мог работать, стрелял хорошо.

– А какое-то вооружение особое было, для севера предназначенное?

– Специального такого не было для севера. Вот только единственное что… На лыжи устанавливали что-то вроде специальных защитных щитов, бронированных. Чтобы пулями не были поражены, когда пересекали озеро, а уж снарядами – другое дело. Так от пуль мы были защищены, там специальный щит такой, как у пушки защитный щит и прорезь в нем для оружия. Если винтовка, то винтовка.

– То есть у каждого лыжника был такой щит?

– Да у каждого бойца был. Это мы когда уже готовились к наступлению, стали использовать, к середине, к концу войны. В зависимости от успехов на главном направлении мы тоже должны были наступать. Преодолеть озеро было непросто, а линию Маннергейма тем более, там четырехрядные проволочные заграждения. Там вся местность простреливалась перекрестным огнем. Если дот в одном месте, то другой дот его прикрывает огнем. Не было такого места, чтобы легко пройти было.

– Часто вы делали вылазки?

– Ну, как сказать. Не очень часто. Разведывательные почаще. Разведку боем вели не очень часто, может раз в неделю. Нужно было определить, где огневые точки противника, чтобы потом поражать их артиллерией.

– То есть в основном вы вели бои оборонительные?

– Да, оборонительные, но и разведывательные тоже.

– Случалось ли вам захватывать пленных?

– Пленных в нашем районе не было, на том участке, где я находился. Убитые да, были. Но ведь у них были очень сильно развиты бойцы, так называемые кукушки, которые на елки залезали. Внизу у него лыжи, если что, он раз – становится на лыжи, они очень хорошо ходили, за ними не угнаться было. А чтобы в плен – такого не удавалось. Они вели разведывательные и мы разведывательные бои. А чтобы такой бой настоящий – мы наступаем, они обороняются, мы захватываем их окопы – такого не было. У нас боевое охранение. У них тоже.

– Как вы относились к противнику?

– К противнику относились так, как всегда к противнику относились. Чтобы злость какая-то была – этого не было. Ну а если ты его не убьешь, так он тебя убьет. Когда заключили мир, и они были рады, и мы. Потом встречались с ними, обменивались деньгами, они очень уважали Ленина, мы им давали деньги свои с Лениным, они нам свои.

– А где вы встречались?

– А когда объявили, что закончилась война. Мы вперед и они вперед. На озере.

– Вы обменивались с ними какими-нибудь сувенирами?

– Так вот сувенирами и были деньги. Папиросами обменивались, а чтобы сувениров специальных – так такого не было.

– Скажите, а как вы отдыхали от боевых действий?

– В землянке. 2-3 наката сверху в землянке, там и отдыхали.

– Как вообще был устроен быт, снабжение продуктами?

– Это было хорошо, чтобы так сейчас солдат кормили, как нас. Кухня была полевая, питание было отличное.

– С боеприпасами тоже проблем не было?

– С боеприпасами мы не ощущали недостаток, может, на других участках фронта был недостаток, у нас не было. Движения-то большого не было, тылы они не находились далеко от переднего края, поэтому легко было обеспечивать.

– То есть всю войну вы находились на одном месте?

– На одном месте. Нас никуда не перебрасывали.

– А как это местечко называлось? Был рядом населенный пункт какой-нибудь?

– Вот населенный пункт я забыл уже. Нас отводили туда из траншей иногда, а название я забыл. Реку и озеро помню, а название пункта – нет.

– Скажите, большие были у вас потери?

– Потерь больших не было. Я даже не помню. Вот когда первый бой был, одного солдата убили. А так не помню. В обороне всегда меньше потерь. Были случаи неумения обращаться с оружием, безалаберность. Потому что из запаса призывали, а что в запасе… В эту войну и армия была небольшая. Когда я служил, кадровая армия была порядка 500 000 человек. Остальные призывались из запаса, а что в запасе: месяц, два, три на сборах, и все. А ведь если бы не было этого кусочка, после Зимней войны полученного, линия Маннергейма не была разрушена, то ведь от Ленинграда ничего не осталось бы.

– Скажите, во время Зимней войны в вашей части были женщины?

– У нас в части женщин не было, санитары были только мужчины. Может быть, там в других частях, или в тылах, может, и были. А мы не встречали.

– Были ли какие-нибудь конфликты внутри взвода, роты?

– Нет. Раньше дисциплина была в армии никаких конфликтов, чтобы с командиром или между солдатами, даже наоборот.

– Скажите, вы получали отпуска, денежные или иные награды за период войны?

– Благодарность в период войны была, а так особых наград не помню. Была объявлена благодарность командиром полка за проведение боевой операции, разведку боем, мы обнаружили доты, в каком направлении ведется огонь, какими средствами, вот и все.

– Остались ли у вас какие-либо яркие боевые эпизоды с Зимней войны?

– Нет, чтобы ярких – таких не было. Может, на Выборгском направлении, где [велись] основные наступательные операции. Там, может, и были. Яркого такого успеха, как в Отечественную войну, такого не было.

– Говорят, что в Зимнюю войну были сильные морозы, это действительно было так?

– Это да. Обмороженные были. У меня были обморожены ноги. Но одежда была у нас хорошая, теплая, полушубки. А когда шли в разведку, надо одеться полегче было, одевали типа комбинезона белого, но на ноги, конечно, не валенки, потому что надо на лыжи было вставать.

– А как получилось, что у вас оказались обморожены ноги?

– Нас прижало, когда мы пошли в разведку, и попали под огонь. Под сильный огонь. Невозможно было подняться, и когда поднимешь ноги, чтобы постучать друг о друга, тут же по тебе пули. Длительный период, в течение четырех часов мы лежали, а потом стало темнеть, и мы потихоньку отошли. И вот оказались обморожены ноги. Но не так, не сильно.

– А когда вы лежали под огнем, финны не пытались сделать вылазку?

– На нас? Нет, не пытались, им тоже это было опасно, они-то были защищены. А мы-то хоть на открытом месте, но если они пойдут, мы тоже на них смотреть бы не стали. Вообще операции в нашем районе не велись массами, а только отдельными такими группами. Вообще, обмороженных в войну было много, но в нашем районе не очень, одеты все-таки были нормально. Когда морозы до сорока градусов, то в боевом охранении не очень тепло, конечно. А в блиндаже тепло, натопишь. Только топили вечером или ночью, иначе дым пойдет, тебя накроют самолетом или артиллерией. А так обморожения легкие были, бывает, пальцы или ноги отморозишь, так потом ототрешь.

– У вас была своя санчасть?

– Санчасти как таковой не было, был ротный санитарный пункт. А санитарная часть уже в полку или даже в батальоне, я не знаю, мне не приходилось туда обращаться. Ну, санитарная группа, отделение или взвод санитаров был.

– А раненых много было?

– Раненых у нас немного было на нашем участке. Были раненые, но немного, потому что боевых-то операций по-настоящему не было. Наступления большого не было. Вот когда пойдут в разведку, или разведку боем делают, вот тогда раненые есть, а в условиях лесистой местности есть какая-то защита от пуль. Это потом, после войны, узнали, где убитые. Когда снег растаял, ходили и собирали трупы по берегу озера. А ведь тогда хоронили как – мерзлая земля была – в воронках. И в самом озере, и в реке Вуоксенвирта утопленники плавали. Хоронили их в братских могилах, если можно как-то было определить, кто это, то искали документы.

– Скажите, а как вы относились к комиссарам?

– К комиссарам? Нормально. Комиссар – это комиссар, если он человек. Отношения были обычные. Комиссар – это ведь командир.

– А к особистам было какое-то отношение?

– Я тогда с ними не встречался, нас это не касалось. Мы даже не знали как они, что они делают. Это когда я нес действительную службу, вот тогда мы знали, кто такие особисты, особый отдел, что они делали. А вот на фронте я их не знал и не встречал.

– Скажите, в вашем взводе, роте были люди разных национальностей?

– Нет, в основном русские. В основном призваны были местные, с Псковской, Ленинградской области. В основном все русские. Также из Новгородской, из Карелии, а широкой мобилизации не было.

– Вы сказали, что делали разведывательные вылазки. Это осуществляла вся рота, или был разведвзвод?

– Специального подразделения разведывательного у нас не было. Любой боец мог быть разведчиком. Обычно шли в разведку более опытные. Разведрота начинается с батальона. Но мне с такими не приходилось встречаться, я знал свой взвод и свою роту. Таких больших движений, как в Отечественную войну не было. Оборона есть оборона.

– Как вы встретили заключение мира, окончание войны?

– Как встретили заключение мира? Радостно. Мы были рады, финны тоже. Встретились с ними, братание у нас было, никто этого не запрещал.

– На каком языке вы общались с финнами?

– Кое-что мы на финском знали, кто-то что-то по-фински знал, ну и они, как мы на финском, так и они на русском. Это специальные разведывательные группы должны знать, а у нас были разговорники, что нужно – прочитал, сказал.

– Скажите, у вас остались какие-то сувениры или фотографии с войны?

– Остались. Мало, но остались, и их я отдал (Все фотографии респондента забрал и не вернул корреспондент одной из карельских газет).

– Аркадий Александрович, что вы делали после Зимней войны?

– После войны наш полк отвели к Элисенваара. Там мы заняли оборону, вернее границу, пограничников тогда еще не было. А потом все утряслось, пограничные столбы установили и нас отвели. Когда потом кончилась война, нас опять оставили на курсы младших командиров, тогда офицеров, офицерских званий не было – младшие командиры. И демобилизовался я в декабре 1940.

– На каких фронтах вы воевали?

– На разных, начал на Карельском.

– О боевых действиях на Карельском фронте вы можете рассказать?

– Начал я боевые действия в районе Суоярви. Из нас сформировали так называемый батальон охраны штаба 7-й армии, а штаб 7-й армии в начале войны дислоцировался в районе Суоярви. Мы охраняли штаб, сделали кое-какие оборонительные сооружения. И потом, когда финны начали наступление, штаб, конечно, смотал удочки. Мои соседи слева и справа, два взвода, удрали. Я остался один со взводом. Мы тут приняли небольшой бой, но уж тут надо было отходить, просто связи никакой ни с кем не было. Отошли по горелому. Партизаны тогда зажгли город Суоярви. Он деревянный был по существу. Потом выходил из окружения со своим взводом до реки Шуи. Потом заняли оборону. Были и солдаты из других частей, 131-го полка такого. Но недолго мы продержались, опять же нас финны отрезали, взяли в полукруг, но для кадровых это не страшно. Группа, допустим, финнов 15-20 человек обойдут нас, из автоматов тыр-тыр, думают, испугаемся. Но из окружения мы выходили прилично. Вышли в район Вохтозера, там был штаб прославленной 71-й дивизии. В тыл к ней вышли. Ну, насобирал я еще, когда отступали, было у меня 22 человека во взводе, некоторых я потерял. Вынесли мы политрука раненого из окружения. И в районе Вохтозера мы заняли оборону, а потом опять же финны нас окружили. Там стоял штаб артиллерийского полка нашей дивизии, его окружили, и нам нужно было его освободить. Провели наступательную операцию, меня ранили, и я больше сюда не вернулся.

– Вы получили тяжелое ранение?

– Тяжелое, в руку, вот здесь перебита рука. А потом после госпиталя, в госпитале я долго был, попал на переподготовку в зенитно-артиллерийское училище севастопольское в Уфе. Переквалифицировался на артиллериста-зенитчика и потом на фронт, на Курскую дугу. Под Москвой были сформированы специальные артиллерийские дивизионы, которые могли пробивать броню танков “тигр”. Потом я попал под Брянск, но там нас быстро вывели из строя частично. И пошло-поехало, нас перебрасывали с места на место, мы входили в состав танкового корпуса, а это резерв. Потом на Южный фронт, потом на 2-й Украинский, потом на 1-й Украинский.

– Если вернуться к войне с финнами, на Карельском фронте, то вы находились в запасе на начало войны?

– Да, я находился в запасе.

– То есть уже демобилизовались и жили в Петрозаводске?

– Да, в Петрозаводске, я только приехал и на работу устроился. Я работал в отделении НИИ озерно-речного и рыбного хозяйства. Только устроился на работу, и сразу мобилизовали. Правда, попал я не туда, куда было запланировано. Я туда не попал, немножко опоздал.

– А куда должны были попасть?

– А кто его знает. Я знаю одно. Пришел в военкомат, а там говорят, вы уже опоздали, ваша группа отправлена.

– Скажите, перед Отечественной войной было известно о приближении войны или она началась неожиданно?

– Конечно, знали, что война будет, но когда – это другой вопрос.

– То есть войну уже ждали?

– Конечно, мы ждали эту войну еще с 1937 г. Даже мишени у нас были фашистские, мы по ним стреляли. Разные были, в полный рост.

– А что было на мишени, свастика?

– Зачем нам свастика, мы этого не делали на мишени, итак знали, что это фашисты. Кадровые ведь все знали, нам говорили, сообщали, с кем я буду воевать.

– То есть из Петрозаводска вас отправили в Суоярви, и вы начали войну в той же должности, что и заканчивали Зимнюю?

– В Суоярви я начал боевые действия командиром взвода.

– А вооружение как-то изменилось по сравнению с Зимней войной?

– Я бы не сказал, что было большое изменение. Может быть, более серьезное оружие – танки, самолеты – может быть. А пехота – ну минометы они были 52-х, 72-х, 22-х мм. А больше ничего не было в стрелковых частях. Ну, автоматы появились – ППШ.

– А когда появились автоматы?

– ППШ появились в 1941 г., кажется, но не все ими были обеспечены, не во всех частях они были. Вот ППШ для ближнего боя, а для дальнего боя винтовка более сильное оружие.

– А на Карельском фронте какое было лично у вас оружие?

– У меня была снайперская винтовка и пистолет. Я снайпером был по существу. А что касается изменений, то особых изменений не было в вооружении в пехоте. ППГ заменили на ППШ, вот, наверное, и все.

– Скажите, большие были потери в первые дни войны?

– Я не видел таких потерь, убитых, больше бежали. У меня потерь не было. Допустим, двоих ранило, они шли со мной и один был убитый. Вот и все.

– Если вернуться к первым дням Отечественной войны, то был приказ об отступлении или отступали сами?

– Конечно, сами драпали. Приказа такого никто не отдавал, я не слышал такого, чтобы отходить. У нас штаб в Суоярви был в школе, а окопы наши рядом. Потом эти отошли, эти отошли, никто мне не приказывал остаться, но я остался. Не было необходимости отдавать такой приказ, это когда уже угрожает опасность окружения, тогда да. Если сопротивление бесполезно, тогда что, сдаваться в плен что ли? Плен – это хуже всего, пусть лучше убьют. Мы, кадровые, были так воспитаны: лучше смерть, чем фашистский плен. Граната у меня была всегда при себе, в случае чего, лучше кишки на елку. Драпали-то в основном те, кто из запаса призывался, да и кадровые были всякие. Но мы так считали, в плен может раненый попасть, если сильно раненый. Если еще можешь воевать, значит воюй!

– Когда финны наступали, они использовали какую-то технику, танки, может быть?

– Нет, у нас этого не было, не было той территории, где можно было применять танки. Здесь ведь река, да озеро, да леса. А в лесу как – за елку сел, гранату бросил противотанковую, да от этого танка ничего и не осталось.

– То есть наступала только финская пехота?

– Да, в основном пехота. А там, на основном направлении, применялись танки, там, где дороги были, а у нас и дорог-то не было. Танкам ведь нужен простор, а где простор, кругом лес. Только лесные тропки, лыжные.

– А велосипедов не было у финнов?

– Велосипеды они использовали для разведывательных целей. У них тактика своя была – внезапного действия. Они не воевали массой, а отдельными группами. Они ведь знали все тропинки на своей бывшей территории, где куда проехать. Но так, чтобы массово применять велосипеды, такого не было.

– Скажите, в первые дни войны на вашем направлении с кем вам приходилось сражаться – с финнами или немцами, или это точно неизвестно?

– В Отечественную войну? Немцы в основном были. Финны шли так: шли вперед, вели разведывательные операции. Вели частично и боевые, но группами. Вот, например, направление Суоярви и по главной дороге наступают финны, а немцы сзади. В Суоярви, например, первыми пришли финны. Но их там немного было, может какая-нибудь рота, может быть и меньше. И пришли немцы, но это было, когда я уже отошел на окраину города. Но не сдавать ведь Суоярви, мы пошли в разведку, но уже бессильны были что-либо сделать, там уже были немцы.

– Вы сказали, что партизаны подожгли Суоярви. Город весь выгорел или нет?

– Сложно сказать, ведь мы находились на одной стороне – ближе к границе, а подожгли его с другой стороны, поэтому, когда мы отступали, я толком не видел.

– Когда вы отступали, то местные жители уходили с вами или оставались?

– Местных жителей я не встречал.

– То есть вы отходили лесами?

– Да, лесами. Потому что дорога была занята. Как в разведку пошлешь кого-нибудь, там уже немцы, так что местных жителей я и не видел.

– А у вас большая была группа?

– Я когда выходил, начал выходить, у меня было 22 или 23 человека, а когда вышел в тылы к нашим, у меня было 74 человека. Я насобирал по пути. Разбежались ребятишки.

– Это были разные люди – и кадровые и призывники?

– Разные. Хорошо вот ко мне попали пограничники, вот с этими можно было воевать, они достаточно обученные, знали как поступать в том или ином случае, как воевать с финнами.

– А как у вас дело обстояло со снаряжением, с питанием пока вы выходили из окружения?

– Так и питались подножным кормом – грибы да ягоды. Дело ведь к осени было. Случайно самолет бросал мешки с сухарями, а так полуголодные были.

– То есть вы довольно долго выходили из окружения?

– Ну, дней пять, три.

– Значит, вы задержались в Суоярви?

– Да. В Суоярви мы довольно долго были. Отступать по-настоящему мы стали в середине июля. Там ведь кроме нас пограничники были, другие части, сдерживали как-то.

– То есть когда вы вышли из окружения, вас было около 70 человек, и вы были командиром?

– Да. Я сделался старшим. Я выводил ведь свой взвод. Ну, нас потом в дивизии сформировали по-новому. Мне взвод дали, вернее, оставили. И в первый батальон, в первую роту и сразу в бой.

– То есть дивизия формировалась на ходу?

– На ходу, на ходу. Нас пересчитали по головам. Я своих сразу к себе взял, еще пограничников прихватил немножко, и взвод у меня был хороший.

– После того, как вас сформировали, какие боевые действия вы вели?

– Забыл точно название. В общем, в районе Вохтозера. Заняли оборону, выкопали окопы. В общем, задержали продвижение врага. Да и дорога там плохая, а немцы наступали по хорошим дорогам.

– Боевые действия у Вохтозера вы вели с финнами или с немцами?

– У Вохтозера с финнами. Это пока я помню, пока не ранило.

– В начале Великой Отечественной войны случалось вам видеть пленных?

– В Финскую войну на Выборгском направлении были, но я не видел. А в Отечественную не было, не было такой возможности. В эту войну случай был: мы сошлись вот так вплотную, но я не растерялся, и отправил его на тот свет, но дело не в этом. Не было возможности захватить, чтобы они сдавались.

– А в сравнении финны – немцы, можно сравнить, кто лучше, кто хуже?

– Сравнить? Финны-то в лесистой местности воюют значительно лучше. Немцы прикрывались все время броней, они же шли по дорогам, они же в лес не заходили. Финны ходили лесными тропами, обходили наши подразделения. А немцы шли по дороге, разведка финская к тому времени дело свое делала.

– У Вохтозера вы долго вели бои?

– Буквально день-два и меня ранило.

– Скажите, в начале Отечественной войны на Карельском фронте были какие-то яркие эпизоды, которые вам запомнились?

– Был такой эпизод. Финская разведка шла, а мы знали, что она пройдет по этой тропе, и устроили засаду. Когда они зашли, дал я команду “огонь”. Но нам нельзя было оставаться на этом месте, потому что слева никого, справа никого. Сами проявили такую инициативу.

– Сколько примерно человек попало к вам в засаду?

– Человек 15, отделение наверно. Это разведывательная группа шла по просеке.

– А еще подобные случаи были у вас в войну?

– Подобных случаев больше не было. Только вот этот был. Даже в газете дивизионной писали об этом.

– То есть вас отметили?

– Отметили. Хотя мы и находились тогда в окружении. Но у меня разведка была спереди и сзади. Сзади их обнаружили, сигнал нам дали, мы в две стороны разошлись. Место нам попалось хорошее. Вот один случай такой был и все, а чтобы еще что-то особенное, такого не было.

– Может быть, вы что-то еще хотели упомянуть о карельском фронте, о чем я не спросил?

– А больше я, наверно, ничего не скажу, что я знаю. Надо прямо сказать, в этих условиях надо было готовить людей, чтобы воевать. А у нас не подготовлены. Почему в начале по существу драпали. Меня вот один раз ранило, снова на фронт, второй раз ранило – опять на фронт. Уже напрасно на пули не полезешь. А то было, лежит, стреляет: “Куда стреляешь?” – “Туда” – “Кто там?”. Но винить их нельзя. Я говорю, я на таком участке был, что у нас наступательных операций не было, на других участках может быть были, а у нас нет, свои задачи выполняли и все.