Баиов Алексей Константинович (1871 – 1935) — русский военный историк, генерал-лейтенант.

… На военное искусство, безусловно, оказывают влияние национальные черты характера народа и национальная обстановка, в которой живет данный народ. Отсюда несомненно, что военное искусство в значительной мере национально. Обширность территории, обилие лесов и болот, преобладание суглинка в составе почвы, масса рек, речек и озер, бедность в сухопутном сообщении и отдаленность от морей, — таковы те естественные условия, в которых русскому народу приходилось жить с давних пор.

Политическое и национальное единство под властью сначала единодержавных, а потом в полной мере самодержавных Великих Московских князей, русских царей и впоследствии Императоров Российских – таково то политическое устройство, в котором жило наше государство. Как следствие отмеченных естественных условий и политического устройства является, прежде всего, в значительной мере однородность населения России, однородность, основывающаяся на давнишнем численном и духовном преобладании среди народов, составляющих государство Российское, великороссов. Те же данные обстановки, в связи с процессом образования великорусской народности, привели к тому, что население России, в значительном его большинстве, обладает следующими особенностями:
по составу своему оно преимущественно сельское, а не городское; в нем развилась личная самостоятельность, привычка полагаться только на самого себя как в принятии того или другого решения, так и в приведении этого решения в исполнение; сметливость, сообразительность, сознание необходимости взвешивать обстоятельства, умение примеряться к ним, изворотливость в затруднениях и опасностях, привычка к терпеливой борьбе с невзгодами и лишениями, неизбалованность, непритязательность, выносливость и наблюдательность. Вместе с тем, та же обстановка под влиянием деятельности Государей русских и в особенности царей из Дома Романовых, развила в русском народе сильное чувство национального самосознания, высокую религиозность, самоотверженную любовь к родине и беспредельную преданность Государю.

Наконец, все это, вместе взятое, породило некоторую обособленность русского народа и русского государства от остального мира, что, в свою очередь, повлекло за собою установление у нас своеобразной цивилизации и культуры, характеризующихся высоким духовным настроением и некоторой технической отсталостью. Является вполне понятным, что чем чаще какое-нибудь явление в жизни народа повторяется, чем раньше оно может быть подмечено в истории этого народа, тем больше оснований нам считать, что это явление вытекает из национальных особенностей народа и обстановки, в которой он живет. Вот почему, желая отметить национальные черты нашего военного искусства, приходится обращаться чаще к более далекому прошлому.

С другой стороны, национальные черты в области военного искусства, как и во всякой другой, проявляются в деяниях наиболее самобытных, энергичных и активных деятелей, а также в обстоятельствах, которые, в наибольшей мере, вызывают активную работу этих деятелей. Поэтому, чтобы дать характеристику национальных черт, указать, в чем они проявились в военном искусстве, нет надобности следить за историей шаг за шагом. Вместе с тем, нет никакой надобности останавливаться с интересующей нас точки зрения на подробностях, особенно формальных и технических. Не может также с данной точки зрения интересовать нас вопрос, имели ли мы успехи или неудачу, проявляя в военном искусстве наши национальные особенности.

Все военное искусство заключается, во 1-х, в созидании в самом широком смысле этого слова вооруженной силы, и, во 2-х, в использовании ее для тех целей, ради которых она существует. В деле созидания армии первым вопросом является вопрос о ее составе.

1) У нас армия была всегда национальной: наемных армий и вербовки наша военная история не знает. Армия пополнялась всегда из состава своего населения, причем население само выделяло из своей среды необходимое число ратников или рекрутов.

У нас на службе были иноземцы, иногда даже в большом числе, но их привлекали только для того, чтобы воспользоваться их техническими знаниями, и с течением времени у нас иноземцев в армии становится все меньше и меньше. Еще при Петре Великом у нас, по штатам, в каждом полку иноземцев-офицеров должно было быть не менее одной трети, но уже при Императрице Анне мы отказываемся от этой нормы, так как сознали, что иноземцы уже все дали нам, что нужно, и что больше мы в них не нуждаемся. Доступ иноземцев в нашу армию с этого времени все больше и больше затруднялся.

В принципе, господствовавшая при царях из Дома Романовых рекрутская система должна была ложиться равномерно на все население и, притом, воинскую повинность каждый призываемый на службу должен был нести лично. Такой принцип основывался на началах, не всецело материальных, а, главным образом, духовных, что и было так ярко подчеркнуто еще в 1795 г., когда у нас было провозглашено, что «защита отечества и ограждение пределов безопасности суть предметы общих усилий и возможности, и долг, и обязанность всех и каждого».

В связи с этим от всех лиц, отбывающих, так или иначе, по той или другой системе воинскую повинность, как общее правило, требовался высокий нравственный ценз. Это требование предъявлялось как по отношению нижних чинов, так и особенно по отношению офицеров. Наконец, по вопросу о составе армии нужно еще отметить, что идеи применения жеребьёвой системы при комплектовании армии и содержании ее в мирное время в кадровом составе, всецело, являются русскими национальными идеями, получившими осуществление еще в царствование Императрицы Анны.

2) В деле подготовки армии, как национальную черту, необходимо отметить настойчивое требование обучать войска только тому, что нужно для войны. Великий Петр требовал «непрестанно тому обучать… как в бою поступать… Сначала на поле делать порознь, потом паки вкупе, яко и в самом деле».

В «Диспозиции» 1736 г. и в «Обряде службы» 1770 г. указывалось, что «армию учить только тому, что придется делать в бою. Лишние же и ненужные приемы и эволюция ведут только к утомлению войск». В 1770 г. Румянцев в своем «Обряде службы» настаивал на том же. Эта же мысль Потемкиным была высказана следующим образом: «Людей меньше мучить чищением лошадей, ибо не в сем состоит краса полка, но в приведении в исправность, нужную к бою.» Суворов всей силою своего гения всегда восставал против каких бы то ни было «чудес» в обучении, и на практике показал, как достигать этого и к чему приводит его способ подготовки войск к войне. Ту же мысль уже в последнее время талантливо развил в своих теоретических трудах и практической деятельности Драгомиров, которому в этом отношении следовал и Скобелев…

3) Несомненно, национальной чертой нашей нужно считать то единение между массой армии и ее вождями, которое является результатом взаимного доверия, зиждется на отношениях между начальствующими лицами и их подчиненными и особенно между офицерами и нижними чинами. Тон таким отношениям дал Великий Петр, который, подметив, что «не единый народ в свете так послушлив, яко Российский», указывал, что — «офицерам надлежит в пользе солдат делать, что в их мочи есть (а чего не имеют, доносить вышним), и не тяготить их лишними церемониями, караулами и прочим, а особливо, во время кампаний». Этого же держались и ближайшие преемники Великого Петра. В царствование же Императрицы Екатерины II вопрос об отношениях начальствующих лиц к нижним чинам получил дальнейшее в том же русском духе развитие. Так в инструкции командиру полка в 1764 г. по этому поводу было сказано: «Новоприверстанный не должен быть не только сначала бит, но нижестращен; все сие с ласковостью и истолкованием ему изъяснить». Потемкин в 1788 г. в одном из приказов писал: «Я требую, дабы обучать людей с терпением и ясно толковать способы к лучшему исполнению; унтер-офицерам и капралам отнюдь не позволять наказывать побоями… Отличать прилежных и доброго поведения солдат, отчего родится похвальное честолюбие, а с ним и храбрость». Вся система воспитания и обучения гениального Суворова зиждилась на заботливом и гуманном отношении к нижним чинам. «Никогда не испытывать страха и всюду идти за своим начальником» – таковы конечные результаты, к которым стремился Суворов в деле воспитания войск. Добиться же этого он считал возможным лишь тогда, когда нижние чины будут не бояться своих начальников, а верить им и испытывать к ним чувство уважения и признательности. Вообще в веке Екатерины II не забывали личности нижнего чина, не заставляли его терять человеческий облик, не принижали его достоинства, а предоставляли ему возможность развивать свои личные особенности и сознательно относиться ко всему происходящему. Заботы Скобелева о нижних чинах общеизвестны. Все также помнят, наверное, приказ Драгомирова, который начинался словами: «В войсках дерутся»… Впрочем, могло ли быть иначе, когда венценосные вожди нашей армии от первого Романова и до ныне благополучно царствующего Государя Императора, следуя старой чисто русской традиции, одной из важнейших своих державных обязанностей считали всестороннюю заботу о нижних чинах, об установлении в армии гуманного и доброжелательного отношения к ним.

4) Одной из самых ярких национальных черт в нашем военном искусстве является способность русских воинов всех степеней и различных рангов к самостоятельности, к проявлению частного почина. И наши державные вожди армий и ее лучшие представители понимали всю силу этого драгоценного свойства, доверяли ему и принимали к тому меры, чтобы оно могло бы проявляться в полной степени.

В дополнительном пункте к Воинскому уставу 1716 г. Великий Петр в 1722 г. собственноручно написал: «Правда, может офицер, якобы к оправданию своему, ответствовать, когда в том спрошен будет, что я то чинил по Уставу Воинскому, однако же, то его оправдать не может, хотя то и написано, ибо там порядки писаны, а времен и случаев нет, того ради ему подлежит рассуждение иметь. Того ради сей пункт прилагается, дабы офицеры в таковых нужных случаях накрепко рассуждение делали, без чего обойтись невозможно, опасаясь жестокого наказания за не – рассуждение».

Говоря в Уставе Воинском о ведении боя и не давая, на этот счет, никаких определенных указаний, Петр писал: «Сие все зависит от осторожности, искусства и храбрости генерала, которому положение земли, силу неприятеля и обыкновение оного знать и потому свое дело управлять надлежит»…

Вся система управления Императрицы Екатерины II могла лишь способствовать развитию самостоятельности всех деятелей в различных отраслях государственной деятельности, а особенно на поприще военного искусства.

Недаром она говорила, что «крупные и решительные успехи достигаются только усилиями всех». И естественно поэтому, что национальные свойства русских, самостоятельность и самодеятельность, достигли в Ее царствование наибольшего развития, придав военному искусству особый блеск. Суворов в 1773 г. под Туртукаем в своей диспозиции писал: «Сия есть генеральная диспозиция для атаки; прибавить к тому, что турецкие собственные набеги отбивать по обыкновению наступательно, подробности зависят от обстоятельств, разума, искусства, храбрости и твердости г.г. командующих». Нельзя при этом забывать, что эти командующие были только батальонные командиры. В другой раз Суворов по этому же поводу высказался так: «Местный в его близости по обстоятельствам лучше судит, нежели отдаленный: он проникает в ежечасные перемены их течения и направляет свои поступки по правилам воинским. Я — вправо, должно влево — меня не слушать. Я велел вперед, ты видишь — не иди вперед». Эту же мысль он неоднократно проводил в своих приказах. В одном из них он писал: «Спрашивать старших накрепко запрещено, но каждому постовому командиру в его окруженности делать мятежникам самому собой скорый и крепкий удар под взысканием за малую деятельность». Отметим, что «постовые командиры» были в обер-офицерских чинах. Еще решительнее о самостоятельности частных начальников Суворов высказывался в письме к Ферзену в 1794 г.: «Рекомендую Вашему Превосходительству решимость. Вы — генерал. Я издали и Вам ничего приказать не могу. Иначе стыдно бы было, Вы — локальный». Румянцев в наставлении батарейным командирам говорил: «В подробное о сей полезности описание я не вхожу более, а отдаю на собственное примечание г.г. офицеров, яко на искусных артиллеристов». Румянцев и Суворов, проявляя в широкой степени инициативу вплоть до отдачи приказаний неподчиненным им частям армии именем Императрицы, раз обстановка этого требовала и ведения кампании наступательно, когда указывалось вести ее оборонительно, и поощряемые к тому Императрицей Екатериной, не только теоретически, но и практически представляли своим подчиненным полную самостоятельность в пределах достижения поставленной общей задачи и не отказывались от этого принципа даже тогда, когда подчиненные не оправдывали в этом отношении ожиданий. В этих случаях переменяли людей, но принципу не изменяли. Позже Кутузов в диспозиции для Бородинского сражения писал: «Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность г.г. главнокомандующих и потому предоставляю им делать соображения действий на поражение неприятеля». Степень же проявления инициативы самим Кутузовым определяется тем, что он срывал на театре войны крепости, не испросив на то разрешения Государя, хотя последним в этом было отказано предшественнику Кутузова, и возвращал с полдороги войска, Высочайшим повелением направленные на другой театр войны, раз это было нужно для достижения поставленных целей.

Император Павел I, считавший, что все должно делаться не иначе, как по его ближайшему указанию, отправляя Суворова в Италию, говорил ему: «Веди войну, как знаешь», а Император Николай 1, не допускавший мысли, что в делах государственных может быть у кого-либо другое мнение, чем у него, в постоянных письмах своих к главнокомандующим в Крыму хотя и высказывался о том или другом способе действий, но неизменно прибавлял, что он не требует выполнения его предположений, предоставляя решение вопроса самому главнокомандующему, как хорошо знающему обстановку данной минуты. Эти два примера показывают, насколько всегда всеми у нас сознавалась необходимость самостоятельности в военных действиях, проявления частной инициативы; и не только сознавалось, но и все исполнялось в этом направлении. Скобелев также требовал «самостоятельности» и притом от всех офицеров. В одном из своих приказов в 1879 г., например, он писал: «В бою необходимо, чтобы г.г. офицеры сохранили полную энергию, самообладание и способность самостоятельно решать при всяких обстоятельствах» и затем: «в современном бою батальоны и роты приобрели безусловно право на самостоятельность и инициативу»…

5) Свободное отношение к форме, отсутствие преклонения перед ней, отсутствие приверженности к шаблону — такова новая национальная черта нашего военного искусства. Эта черта чрезвычайно характерно и исчерпывающе была выражена в уставе 1755г., в котором было сказано, что «всякий тот способ, которым неприятеля победить возможно, за наилучший почитается». В жизни же, на практике отсутствие приверженности к шаблону особенно ярко сказалось в боевой деятельности Петра Великого, когда он после 1706 г. внес в мертвенные формы линейного боевого порядка такие поправки, которые сделали его более гибким, поворотливым, более удобным для маневрирования, а главное — способным парализовать в значительной степени невыгодные стороны современных ему боевых построений. Особенно ярко сказывается нерутинное, нешаблонное применение у нас основ военного искусства в царствование Императрицы Елизаветы, как раз в то время, когда на западе малейшее отступление при каких бы то ни было обстоятельствах от установленных форм признавалось за отступление. Построение войск в бою и пользование ими в сражениях при Пальциге, Кунерсдорфе и др., прежде всего, свидетельствуют, что наши генералы того времени больше считались с жизненными условиями обстановки, чем с мертвенными формами общепринятых тогда боевых построений и шаблонными действиями. Все бои Румянцева и Суворова, не имея ничего общего с боями того времени наших западных соседей, вместе с тем, сами по себе были чрезвычайно разнообразны как по способу построения войск, так и по способу их употребления.

В более позднее время такое отсутствие привязанности к раз навсегда установленной форме сказалось особенно наглядно в войну 1877—78 гг., когда, по словам одного из талантливых исследователей этой войны, «войска наши, будучи недостаточно тактически подготовлены, обнаружили отличную способность к быстрому пониманию истинного характера современного боя и уже в конце первого сражения действовали совершенно иначе, нежели в его начале, соображаясь вполне с обстановкой».

6) Сильно развитое чувство взаимной выручки тоже является одной из отличительных особенностей нашей армии. Нет возможности перечислять всех случаев, где особенно сильно проявилась эта особенность, но нельзя не вспомнить, что еще Петр Великий говорил, что нужно «накрепко смотреть, чтобы друг друга секундовать, и когда неприятель подойдет на одно крыло, то другому крылу неприятеля с тыла и во фланг атаковать».

7) Через все эпохи нашего военного искусства красной нитью проходит общее убеждение, являющееся безусловно нашей национальной особенностью и заключающееся в признании, что главным орудием войны всегда был и навсегда останется человек. Все Государи наши, а вслед за ними и все наши выдающиеся полководцы, и военачальники на практике считались с этим положением и потому главнейшее свое внимание всегда обращали на удовлетворение материальных потребностей людей, составляющих армию, и на поддержание на надлежащей высоте в соответственном напряжении нравственной, духовной их стороны. Еще Великий Петр говорил, что «всему мать есть безконфузство» и что «при добрых порядках и храбрых сердцах есть противу неприятеля сильнейшая вещь — справное оружие», т.е. началу нравственному — «храбрым сердцам» и «добрым порядкам» Петр отдавал предпочтение перед началом материальным — «справным оружием». Вот почему Петр Великий, а вслед за ним и другие Государи, полководцы и военачальники наши громадное значение придавали нравственной подготовке воинов, притом подготовке, веденной в народном, национальном духе…

В конце концов, мысль, что главным орудием войны всегда был и остается человек, была развита нашими выдающимися военными мыслителями Леером и Драгомировым, в целое, вполне научно обоснованное и отвечающее природе явлений учение.

8) Традиционной и бесспорно нашей национальной особенностью в военном искусстве является никакой другой армией непревзойденная доблесть наших войск. Нет надобности подтверждать наличие этой доблести каким-либо примером, но нельзя не отметить, что, благодаря ей, армия нередко совершала на войне то, что всеми до нее признавалось невозможным. Достаточно вспомнить по этому поводу: нашу первую морскую победу, одержанную сухопутными войсками, отмеченную Великим царем медалью с надписью «Небываемое бывает»; атаку конницей укреплений в Рымникском сражении; штурм Измаила в 1790 г.; атаку спешенной конницей при Кобылке в 1794 г.; Швейцарской поход 1799г.; переход по льду через Ботнический залив; 11-месячную оборону Севастополя; зимний переход через Балканы; штурм Карса; сражение под Плевной 30—31 августа, когда наши полки дрались 30 часов подряд с потерею половины своего состава на позициях, где лежало более мертвых, чем было защитников, под перекрестным огнем с фронта и 2-х флангов на позициях, укрепленных без шанцевого инструмента с ружьями Крынка, наконец, последнюю нашу войну вообще и беспримерную защиту Порт-Артура — в особенности.

9) Национальной чертой нашей стратегии являлось стремление вынести борьбу из пределов своего отечества, вследствие чего стратегия наша за последние триста лет преимущественно была наступательной; в случаях же необходимости вести войну в своих пределах, у нас прибегали к способу действий, давшему столь блестящие результаты в 1707—1709 гг. и затем сто лет спустя — в 1812 г.

Стратегически наступая, наши полководцы всегда ищут боя с противником. Стремление к наступлению Петр Великий выражал словами: «Нужно есть сочинять армию свою, смотря неприятельской силы и оного намерения, дабы его во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть». Миних по этому же поводу говорил: «Атака придает солдату бодрость и поселяет в других уважение к атакующему, а пребывание в недействии уменьшает дух в войсках и заставляет их терять надежду». Румянцев относительно этого высказывается так: «Я того мнения всегда был и буду, что нападающий до самого конца дела все думает выиграть, а обороняющийся оставляет всегда страх соразмерно сделанному на него стремлению»; в другой раз он говорил: «Чем опаснее и ко вреду нашему ближе расположен неприятель, тогда наипаче идти на него прямо, не уклоняясь и не ожидая его на себя нападения, ибо наступлением можно унизить выгоды противника пред своими невыгодами». Всем хорошо известно, что Суворов настойчиво повторял «ничего отступательного», а созданный им афоризм «глазомер, быстрота и натиск», всегда с успехом применяемый им на практике, лучше всего свидетельствует о взглядах на этот счет нашего гениального полководца.

10) Трудно сказать, какой вид боя для нас является национальным. Однако история показывает, что к наступательному бою в поле мы преимущественно прибегали тогда, когда во главе армии стояли первоклассные по талантам полководцы, как, например, Суворов, Скобелев и некоторые другие. Обычно же наша армия более охотно обращалась к оборонительному бою, который, однако, всегда вела чрезвычайно активно и стремилась закончить общим переходом в наступление.

В таких боях, которые в настоящее время называют выжидательными, наша армия нередко достигала колоссальных результатов, приводя армию противника к полному разгрому, как это, например, было под Полтавой и под Кунерсдорфом.

Результатом стремления к активности в оборонительном бою у нас являлась, во 1-х, идея подвижного уступа, идея, которая наиболее резко была проявлена в сражении под Полтавой в 1709 г., под Пальцигом в 1759 г., Рущуком в 1811 г., в предполагаемом сражении на р. Уже в 1812 г., в сражении под Бородино. Во 2-х, то же стремление к активности в оборонительном полевом бою привело к активности и при обороне крепостей.

Наиболее ярким примером этому служит оборона Севастополя, которая и могла продолжаться 11 месяцев только благодаря ее активности. Здесь кстати отметить, что на такой активности особенно настаивал Император Николай I, дававший даже по этому поводу детальные технические указания, исполнение которых приносило осажденным большую пользу. Обширность нашей территории создала способность к продолжительным и быстрым маршам и привела к утверждению у нас мысли о необходимости иметь однотипную драгунскую конницу и к созданию конной артиллерии, которая несомненно явилась у нас раньше, чем где бы то ни было.

11) В бою решающее значение у нас придавали рукопашной схватке, удару в штыки. Однако национальные наши особенности не отрицают и значения огня и не заставляют пренебрегать им. Это видно, между прочим, из того, что в эпоху, когда национальные наши черты особенно культивировались в военном искусстве и при том с большой пользой для дела, а именно при Императрице Екатерине II, у нас, по частной инициативе и вопреки господствующим течениям на западе, появляются и развиваются егерские войска, предназначавшиеся для ведения стрелкового боя, и такие наши военачальники, как Румянцев, Суворов и Потемкин при подготовке войск всегда требовали тщательного обучения стрельбе и затем в боях всегда пользовались огнем в степени, соответственной его совершенству.

Взаимодействие огнестрельного оружия и холодного, и в зависимости от этого взаимодействие различных родов войск Суворов коротко и ясно определяет так: «Пехотные огни открывают победу, штык скалывает буйно пролезших в каре, сабля и дротики победу и погоню до конца совершают». А в другом месте Суворов по тому же поводу говорит: «Пехоте стрелять реже, но цельно, каждому своего противника, не взирая, что они толпою. При всяком случае наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым наши солдаты исправнее всех в свете работают».

Впрочем, еще Петр Великий в 1711 году, подготовляя армию к войне с Турцией, требовал: «учить драгун и солдат огнем, а палашам покой дать, ибо с турками зло так не надлежит воевать, как со шведами».

Идея решающего значения рукопашного боя, вытекающая из наших национальных особенностей, развила в нашей армии склонность при действиях против крепостей штурмовать их. Штурмы Измаила в 1790 г., Праги в 1794 г., Карса в 1877 г. и некоторые другие навсегда останутся блестящими проявлениями нашей национальной мощи, показывая, однако, при этом, что и нам для успеха в таких операциях необходима всесторонняя тщательная подготовка.

12) В работе конницы национальной нашей чертой является склонность и способность к стратегической деятельности самостоятельных отрядов впереди Фронта своей армии и на флангах в тылу противника. Подтверждением этой мысли служит блестящая деятельность конницы при Петре под его личным руководством, при Екатерине II — под начальством целого ряда талантливых кавалерийских генералов.

Эта склонность к самостоятельным действиям массы конницы и вызывала отчасти стремление иметь конницу одного драгунского типа. Еще Потемкин говорил: «ибо драгуны, обученные действовать, как пехота и кавалерия; можно делать с них двоякое употребление, смотря по обстоятельствам, не заимствуя в помощь и подкрепление их ни пехоты, ни кавалерии».

13) Участию в бою артиллерии у нас всегда придавали большое значение, а во времена Императрицы Анны, Елизаветы и Екатерины II, отчасти Императора Александра I, артиллерия имела у нас решающее значение. При этом нельзя не отметить, что в царствование Императрицы Елизаветы в техническом отношении наша артиллерия, благодаря русским изобретениям, во многом стояла выше, чем в других государствах.

Таковы в главных общих чертах национальные особенности нашего военного искусства.

История показывает, что эти особенности при других, благоприятных обстоятельствах, как то: соответствующей подготовке, хорошем руководительстве, необходимом техническом оборудовании давали нашей армии и, конечно, будут давать и впредь возможность достигать боевых результатов, необыкновенных, поразительных, для других армий положительно невозможных. При обстоятельствах же неблагоприятных эти наши особенности являлись тем средством, благодаря которому наша армия никогда не доходила до полного разгрома и разложения и, благодаря которому, из самых тяжелых испытаний она выходила с честью и с достоинством. С другой стороны, отмеченные национальные черты нашего военного искусства показывают, что русский народ таит в себе громадный запас творчества в области военного искусства, что наша армия обладает богатством и силой мысли и духа и что она вовсе не нуждается в этом отношении в опеке, откуда бы она ни исходила. На нашей национальной почве возросли такие военные гении, как Петр Великий, Румянцев и Суворов, такие выдающиеся полководцы, как Кутузов и Скобелев, такие талантливые генералы, как А.Д. Меньшиков, Вейсман, Репнин, Багратион, Гурко, Радецкий, Кондратенко и многие другие, и такие военные мыслители, как Леер и Драгомиров. Эта блестящая плеяда русских деятелей оставила нам громадное богатство в области военного искусства, и их деяния представляют неисчерпаемый источник для уразумения истины и приобретения знаний в военном искусстве. Не нужно только этот чистый и могучий источник засорять чуждыми нам насаждениями, способными лишь, вопреки природе русского человека, водворить у нас господство формы и шаблона…

Будем же с благоговейной благодарностью вспоминать всех почивших Монархов из Дома Романовых и свято следовать заветам нашего Государя, который указал нам, что «только та страна и сильна, которая свято чтит заветы своей старины».

(Отдельный оттиск из №№ 9–10 «Журнала Императорского Русского Военно-Исторического Общества» за 1913 год. С-Пб., 1913).