Головко Арсений Григорьевич – советский флотоводец, адмирал, бессменный командующий Северным флотом во время Великой Отечественной войны (“Вместе с флотом”)
…Нелегко пришлось, очень нелегко, но я успел за это время познакомиться с театром. Первое впечатление, как только я увидел суровую красоту Заполярья с его величественными гранитными берегами, осталось неизгладимым. Все здесь поражало мощью, угрюмым величием: гранитные скалы-горы, голые или покрытые мхом и поросшие карликовой березкой, вознесшиеся над морем; грандиозность морских просторов, почти всегда неспокойных, часто штормовых; продолжительность и фантастичность полярной ночи с причудливыми сполохами северного сияния в полнеба над гранитным безлюдьем, над кипением прибоя у подножий черных утесов; лютость океанских непогод, панорама голубых арктических льдов под не заходящим долгие месяцы солнцем; суровость всего, что окружало человека, что сперва подавляло, затем заставляло приспосабливаться, искать и находить выход, а в конце концов воспитывало настоящих моряков. Баренцево море. Оно почти не бывает тихим. Даже в безветрие перекатываются по нему свинцовые волны. Тяжелые, медлительные на просторе, они, приближаясь к берегу, как бы убыстряют свой бег, становятся выше, круче и с яростью набрасываются на черные скалы. Холмами вздымается ослепительно белая пена, словно брызги мгновенно замерзают на лету и превращаются в снег, тот самый, что даже в разгар лета заполняет лощины обомшелых коричневых сопок. Бушует море в полярный день, продолжающийся несколько месяцев, когда солнце ни на минуту не прячется за горизонт, и еще неистовее в столь же долгую беспросветную полярную ночь. В любое время года здесь туманы и ветры. Чуть прояснится небо, моряки улыбнутся слабо греющему, никогда высоко не поднимающемуся солнцу, и вдруг налетит снежный буран. Все скроется в белой мути, настолько густой, что матросы на палубе натыкаются друг на друга. И так же внезапно снова проглянет солнце, как будто и не было слепящей метели. Поморы эти неожиданные бураны метко прозвали зарядами: накопит небо меру ледяной дроби, пальнет ею по табуну гривастых волн и опять притаится, как охотник, заряжающий свой дробовик.
Кабанов Сергей Иванович – генерал-лейтенант береговой службы, командующий Северным оборонительным районом СФ в годы ВОВ (“Поле боя – берег”)
…Со второй половины ноября наступила настоящая зима. Начались снегопады, метели, все бело от выпавшего снега на земле и контрастно отличается от моря: белые полуострова и черное море. Пришла полярная ночь. Мне, впервые видевшему такое, стало как-то не по себе. Никак не мог отличить от ночи день. Ночи, как ни странно, здесь светлее дня, светлее от северного сияния или, как говорят на Севере, от сполохов. Зато днем очень темно, настолько темно, что в десятке метров от себя не распознаешь идущего человека.
…Хотя и наступил март и кончились беспросветные полярные ночи, казавшиеся бесконечными, снежные метели и заряды не утихали, как и в феврале. Снежный покров настолько уплотнился и окреп, что мы спокойно ездили по насту, не расчищая дорог. Толщина снега, особенно в низинах и горных распадках, достигала пяти-шести метров. Вот тут-то я понял, для чего в землянках, построенных в низинах да еще под скалами, сооружены высокие и широкие дымовые трубы. После пурги в дверь из землянки не выйдешь, дверь просто не отворить. Снег наваливался до крыши и даже выше нее. Приходилось вылезать на свет божий через трубу. А вот вершины больших сопок стоят голые. Снег на них не держится, его сдувает ветром. Замучил он нас за зиму. Больше всего заносы досаждали артиллеристам, особенно орудийным расчетам 104-го пушечного полка. Все батареи полка, без исключения, стояли в низинах за сопками и хребтами. Столько набьется, бывало, снега на орудийные дворики, что пройти к пушкам невозможно. Чтобы открыть огонь, надо было сначала выбросить, а потом и отвезти подальше от позиций десятки тонн тяжелого, плотного снега. Сегодня расчистишь, а завтра опять все завалено. Но воевать же надо круглосуточно, во всяком случае, быть готовым к бою.
На береговых батареях проще. Над каждым орудием — маскировочные грибы; они надежно защищали артиллерийские дворики от снега. В несколько раз легче очистить гриб, чем весь дворик. Не требовалось расчищать и подходы к орудиям: пробили раз и навсегда в снежной толщи тоннели, и этого оказалось достаточно на всю зиму. Снег, между прочим, стал отличной маскировкой для береговых батарей.
Тяжко пришлось морской пехоте. Чего стоил один лишь подъем проволочных заграждений из-под снега! А минные поля?! Их так заносило, что мины пришлось ставить заново. Так что март никому отдыха не принес.
Щербаков Владимир Иванович – генерал-лейтенант, командующий 14‑й армией Карельского фронта в годы ВОВ (“Заполярье – судьба моя”)
…В ноябре 1939 года, не помню, какого числа, налетел огромной силы ураган. Это было заурядное, почти привычное явление для Заполярья. Он длился до поздней ночи, за короткое время, превратив все кругом в безжизненное плоское пространство: не стало видно ни скал, ни сопок, ни контуров землянок, ни труб, ни ходов сообщения. Штаб дивизии обзвонил все части, спрашивая, все ли подразделения находятся в расположении своих частей. Все ответили положительно, кроме командира батальона связи, который доложил, что у него один взвод остался в тундре. Немедленно на ближайшие пограничные заставы была передана просьба усилить наблюдение и оказать необходимую помощь. Командир 217-го полка с полуострова Рыбачий доложил ночью, что его патруль увидел ночью группу моряков, которые потерпели бедствие. Их подводную лодку штормом выбросило на берег. Экипаж не знал, где ему искать спасения. О ЧП с подводной лодкой было сообщено командованию флотом, морякам оказана помощь. А наш взвод батальона связи пересидел это опасное время у отвесной скалы, где бойцы оказались как бы “в мертвом пространстве”, под снежной крышей.
…К 19 часам 242-й горнострелковый полк со 2-м дивизионом 290-го артполка головной колонной выходил к границе. Мы с начальником артиллерии А. А. Гусаковым и начальником политотдела А. П. Каплуновским, опередив полк, подошли к палатке пограничников, которая стояла у линии границы недалеко от дороги. Не успели решить некоторые вопросы, как сразу кругом потемнело. Нависли черные тучи, подул сильный ветер, несший снежную мокрую пыль. Эта пыль забивала нос, глаза, уши. Скорость ветра быстро росла и вскоре достигла ураганной силы. Снежная пыль была такой плотной, что буквально в трех – пяти метрах человека не было видно. Через непродолжительное время, на воротниках полушубков образовались ледяные панцири, невозможно было повернуть голову. Ветер сшибал людей с ног. Лошади быстро покрывались ледяной коркой и ложились. Красноармейцы укрывали их плащ-палатками и сами укладывались подле, спасая животных и самих себя. Температура резко понизилась. Некоторых военнослужащих охватила паника. К нашему счастью, стихия буйствовала лишь несколько часов. Как внезапно началась, так внезапно и прекратилась. К двум часам ночи небо прояснилось. Утром из-за исчезавших на горизонте черных туч робко выглянуло солнце. Ураган прошел. Командир 242-го стрелкового полка подполковник Лобода доложил, что при проверке наличия людей в полку недосчитались 70 человек, которые отстали где-то в тундре. Места их нахождения под глубоким снегом были указаны кончиками лыж, воткнутых в снег. С удовлетворением подумал: оказала все же положительные результаты небольшая “Памятка бойца”, разработанная штабом 104-й дивизии после завершения формирования ее частей в Заполярье. Значительно более сложным оказался процесс раскопки пострадавших. Снег был плотно спрессованным и поддавался лишь железным лопатам. Необходимо было проявлять особую осторожность, чтобы не поранить людей находившихся под снегом. Сплошную по площади очистку начинали вдали от лыжных ориентиров. Да, думалось мне, тяжело воевать в Заполярье. По-видимому, этот район театра военных действий требует особой науки, к которой ни в одной академии, ни на одних курсах наши военные ученые еще не подступались. К утру следующего дня я получил полные сведения о последствиях снежной бури: безвозвратных потерь – один человек, тяжело обмороженных, требующих госпитализации – 10, остальные пострадавшие получив соответствующую медицинскую помощь на месте и суточный отдых, вошли в строй и через два дня в составе своих подразделений дошли до Кольского залива у Мурманска.
В этой не такой уж необычной, скорее будничной для Заполярья истории, какой была внезапная снежная буря, произошел случай, который оставил в моей душе неизгладимый след. Я хорошо его запомнил и сделал для себя своеобразным критерием не только отношения к подчиненным, но и уровня своего военного мастерства. Речь идет об отношении к человеку в условиях войны. На войне, так же как и в мирное время, человеческая жизнь не должна обесцениваться. И это – несмотря на общеизвестные аксиомы: “война – это человеческие жертвы”, “победа в операции или в бою не бывает без жертв” и так далее. Известно, что самая блестящая из побед, это победа малой кровью. Достичь ее необычайно трудно. Чаще всего это удается одаренным командирам и военачальникам, обладающим к тому же, причем обязательно, высокой человеческой культурой. Между этими понятиями существует самая непосредственная, самая глубокая связь. Большой популярностью у командиров и бойцов пользовались выдержки из суворовской “Науки побеждать”, с иллюстрациями и описаниями боевых подвигов наших прославленных воинов, действующих по суворовски. Следовательно, не впадая в ошибку, можно считать, что в нашей 14-й армии закономерно и настойчиво созревали и создавались основы своей “науки побеждать” – побеждать в условиях Заполярья.
…Но, пожалуй, особенно поражало и возмущало участников боев в Заполярье несоответствие всех видов вооружений условиям местности и климата. Заполярье – особый театр военных действий, а вооружение и экипировка личного состава, действовавшего там, были такими же, как и во всей Красной Армии. Как издевательство, преступное пренебрежение судьбами защитников Заполярья выглядят, например, такие картины: тяжелые пушки образца 1902 года с деревянными ободами – на скальном грунте; артиллерия на конной тяге – в местности, где кроме ягеля другого подножного корма просто не бывает; солдат в длинной шинели с винтовкой весом 4,5 килограмма, карабкающийся по обледенелой скале в сапогах с резиновыми набойками.
…Заполярье, как читатель уже, наверное, представляет, является одним из самых тяжелых театров военных действий. У ветеранов дивизии в ходу был, на первый взгляд странный, афоризм “Воевать в Заполярье легче, чем служить”. Я тоже ветеран Заполярья. И, несмотря на преувеличенное смещение акцента в этом афоризме, вижу в нем правдивое начало. Воевать везде очень трудно. Но когда воюешь в Заполярье, сознание необходимости защищать свое Отечество в значительной степени помогает переносить трудности необычайно сложных условий этого театра.
…Я благодарен этим дивизиям (10-я и 14-я), поскольку они являлись своеобразным полигоном для выработки нашей “науки побеждать” сильного врага в Заполярье. Эта наука была открыта для всех участников войны на Мурманском направлении. Создание ее в 14-й армии и целеустремленная работа командиров по ее внедрению в сознание личного состава войск, бесспорно, принесли свои плоды. Однако, как и каждая наука, она по-разному усваивалась солдатами, сержантами и командирами частей и подразделений.
Командующий горным корпусом “Норвегия” генерал горнострелковых войск Эдуард Дитль (“Восточный фронт. От “Барбароссы” до Сталинграда”, книга 1)
…Местность в тундре, где расположен Мурманск, и по сей день такая, какой ее сотворил Создатель. Там нет ни деревца, ни кустика, ни человеческого жилья. Нет дорог и даже троп. Нет ничего – только камни и пустота. Там полно озер, ручьев и быстрых речек. Летом тундра превращается в болото, а зимой ее покрывают снега и льды, а температура там сорок и даже пятьдесят градусов ниже нуля. Восемь месяцев там стоит полярная ночь, завывают вьюги, дуют пронизывающие насквозь ветры. Эти сто километров тундры, опоясывающие Мурманск точно защитное бронирование, есть одна большая пустыня. Никто прежде не воевал в тундре, поскольку голая каменистая пустыня непригодна для развертывания в ней войск. Если, конечно, не проложить в ней дороги или хотя бы гужевые тропы, чтобы там могли пройти люди и, что еще важнее, вьючные животные. Но если мне придется делать это только теми силами, которыми я располагаю, все труды лягут на плечи боевых частей, не говоря уж о том, что две мои горные дивизии недостаточно хорошо экипированы для решения данного рода задач. Самое первое, что узнают мои солдаты и офицеры, это выражение “экономия снаряжения”. У нас мало тягачей, мало мулов, у нас не хватает подвижной артиллерии, а в состав каждой из дивизий входит всего по два полка…